Quotes Tagged "philosophy"

Time is simply the measurement of human progression against that of existence.

Это не вина психологии романтиков, это их стандарт ценностей. Они восхищаются сильными страстями, безразлично какого рода и каковы бы ни были их социальные последствия. Романтическая любовь, особенно когда она несчастлива, достаточно сильна, чтобы заслужить их одобрение, но большинство сильнейших страстей разрушительно: ненависть, негодование и ревность, раскаяние и отчаяние, поруганная гордость и ярость несправедливо притесняемого, воинственный пыл и презрение к рабам и трусам. Следовательно, тип человека, поддерживаемый романтизмом, особенно в его байроновском варианте, – это склонный к насилию и антисоциальный, анархический бунтарь или побеждающий деспот. Причины того, что это мировоззрение обладает притягательной силой, лежат очень глубоко в природе человека и условиях его существования. Из чувства самосохранения человек стал стадным существом, но инстинктивно он остается в очень большой степени одиночкой; следовательно, необходимы религия и мораль, чтобы подкрепить этот инстинкт. Но привычка воздерживаться от удовольствий в настоящем ради преимуществ в будущем утомительна, и когда возбуждаются страсти, трудно держать себя в благоразумных рамках общественного поведения. Те, кто в такие моменты отбрасывает их, приобретают новую энергию и ощущение силы от прекращения внутреннего конфликта, и, хотя в конце концов они могут попасть в беду, они наслаждаются чувством божественной экзальтации, которое, хотя известно великим мистикам, никогда не может быть испытано теми, чье поведение не выходит за рамки прозаической добродетели. Индивидуалистическая сторона их природы утверждает себя, но, если сохраняется интеллект, это утверждение должно облекать себя в миф. Мистик пребывает наедине с Богом и, созерцая бесконечное, чувствует себя свободным от обязанностей по отношению к своему ближнему.

Бунт индивидуалистических инстинктов против социальных уз является ключом к пониманию философии, политики и чувств – не только того, что обычно называется движением романтизма, но и его последователей вплоть до наших дней. Философия под влиянием немецкого идеализма стала солипсистской, и самоусовершенствование было провозглашено основополагающим принципом этики. Что касается чувства, то должен был существовать неприятный компромисс между стремлением к изоляции и необходимостью удовлетворения страсти и экономических потребностей. В рассказе Д. Г. Лоуренса «Человек, который любил острова» герой постепенно все в большей степени пренебрегает таким компромиссом и в конце концов умирает от голода и холода, но наслаждаясь полной изоляцией. Однако такой последовательности не достигли писатели, которые превозносят одиночество. Отшельник не пользуется удобствами цивилизованной жизни, и человек, который хочет писать книги или создавать произведения искусства, должен принять помощь других, для того чтобы поддержать свое существование в то время, когда он работает. Для того чтобы продолжать чувствовать себя в одиночестве, он должен быть в состоянии предотвратить тех, кто служит ему, от покушения на его Я, что лучше всего достигается, если они являются рабами. Страстная любовь, однако, более сложное дело. Поскольку страстные любовники рассматриваются как люди, которые восстали против социальных оков, ими восхищаются. Но в реальной жизни отношения любви сами быстро становятся социальными оковами и партнера по любви начинают ненавидеть, и все более неистово, если любовь достаточно сильна, чтобы сделать узы такими, что их трудно разорвать. Следовательно, любовь начинают представлять как борьбу, в которой каждый стремится уничтожить другого, проникая сквозь защитительные барьеры его или ее Я. Эта точка зрения становится обычной в произведениях Стриндберга и еще больше Д. Г. Лоуренса.

Движение романтизма, в сущности, ставило целью освобождение человеческой личности от пут общественных условностей и общественной морали. В частности, эти путы были лишь бесполезным препятствием к желательным формам деятельности, так как каждая древняя община выработала правила поведения, относительно которых нечего сказать, кроме того, что они традиционны. Но эгоистические страсти, однажды освобожденные, нелегко снова подчинить интересам общества. Христианство имело определенный успех в усмирении «Я». Но экономические, политические и интеллектуальные причины стимулировали мятеж против церкви, а движение романтизма перенесло мятеж в сферу морали. Поощрения нового, ничем не ограниченного «Я» ясно делали общественную кооперацию невозможной и поставили его последователей перед альтернативой анархии или деспотизма. Эгоизм поначалу заставлял людей ожидать от других отеческой нежности. Но, когда они открыли с негодованием, что другие имеют свое собственное Я, разочарованное желание нежности обратилось в ненависть и насилие. Человек – не одиночное животное, и, поскольку существует общественная жизнь, самоутверждение не может быть высшим принципом этики.

The positivists have a simple solution: the world must be divided into that which we can say clearly and the rest, which we had better pass over in silence. But can anyone conceive of a more pointless philosophy, seeing that what we can say clearly amounts to next to nothing? If we omitted all that is unclear, we would probably be left completely uninteresting and trivial tautologies.

He was a philosopher, if you know what that was.’ ‘A man who dreams of fewer things than there are in heaven and earth,’ said the Savage promptly. ‘Quite so…

I do not know what the heart of a rascal may be, but I know what is in the heart of an honest man; it is horrible.

All social inequalities which have ceased to be considered expedient, assume the character not of simple inexpediency, but of injustice, and appear so tyrannical, that people are apt to wonder how they ever could have. been tolerated; forgetful that they themselves perhaps tolerate other inequalities under an equally mistaken notion of expediency, the correction of which would make that which they approve seem quite as monstrous as what they have at last learnt to condemn.

If time is precious, no book that will not improve by repeated readings deserves to be read at all.

The fact that life has no meaning is a reason to live-moreover, the only one.

We are not our own light.

War is thus divine in itself, since it is a law of the world. War is divine through its consequences of a supernatural nature which are as much general as particular. War is divine in the mysterious glory that surrounds it and in the no less inexplicable attraction that draws us to it. War is divine by the manner in which it breaks out.

Time is the Mind of Space.

What, more realistically, is this “mutation,” the “new man”? He is the rootless man, discontinuous with a past that Nihilism has destroyed, the raw material of every demagogue’s dream; the “free-thinker” and skeptic, closed only to the truth but “open” to each new intellectual fashion because he himself has no intellectual foundation; the “seeker” after some “new revelation,” ready to believe anything new because true faith has been annihilated in him; the planner and experimenter, worshipping “fact” because he has abandoned truth, seeing the world as a vast laboratory in which he is free to determine what is “possible”; the autonomous man, pretending to the humility of only asking his “rights,” yet full of the pride that expects everything to be given him in a world where nothing is authoritatively forbidden; the man of the moment, without conscience or values and thus at the mercy of the strongest “stimulus”; the “rebel,” hating all restraint and authority because he himself is his own and only god; the “mass man,” this new barbarian, thoroughly “reduced” and “simplified” and capable of only the most elementary ideas, yet scornful of anyone who presumes to point out the higher things or the real complexity of life.

We make versions, and true versions make worlds.

The time of the autumn floods came and the hundred streams poured into the Yellow River. … Then the Lord of the River was beside himself with Joy, believing that all the beauty in the world belonged to him alone.

A truth is not necessary, because we negatively are not able to conceive the actual existence of the opposite thereof;but a truth is necessary when we positively are able to apprehend that the negation thereof includes an inevitable contradiction. It is not that that we can see how the opposite comes to be true, but it is that the opposite can not possibly be true.

If he was not exactly a Spartan, he was, you might say, spartanatical. Things happened to you; they were good,or they were bad - and that was the truth about everything.

Thought is what we start from: the simple, intimate, immediate datum. Matter is the inferred thing, the mystery.

Flow is the best of what happens when potential is activated by consciousness.